Начальник Генштаба: Активная фаза АТО будет завершена в недалеком будущем

В своем первом интервью начальник Генштаба и фактический руководитель АТО Виктор Муженко рассказал НВ о самом тяжелом бое и назвал месяц, когда закончится война

Он одет в старую футболку цвета хаки, светлые камуфляжные штаны и бежевые ботинки. Разговаривает негромко и спокойно. В итоге производит впечатление учителя.

Хотя на самом деле Виктор Муженко — не просто генерал-лейтенант, а начальник украинского Генштаба, замглавы антитеррористического центра и фактический руководитель АТО.

Стоя посреди нового лагеря украинских сил, он рассказывает сразу обо всем — об успехах и неудачах, дезертирах в рядах украинских сил, об отношении к пленным, атаках российских Градов и многом другом. При этом с военной прямотой называя АТО неудобным и страшным словом война.

Это первое интервью Муженко за все время АТО.

— Какова сейчас ситуация в зоне боевых действий?

— Мы проводим операцию. Есть определенные успехи. Есть надежда и вера в этот успех.

— Что с нашими военными, оказавшимися в катастрофической ситуации на границе с РФ? Они сейчас между двух огней — сепаратистами и российскими войсками, которые их обстреливают.

— Там находится подразделение из четырех наших бригад — 51‑й, 72‑й, 79‑й и 24‑й. Они достойно выполняют свой воинский долг. Есть определенные проблемы с питанием и обстрелом со стороны России. К сожалению, это приводит к ранениям, гибели военнослужащих.

Но мы не можем оставить границу. Иначе потом колонны российской техники могут стать реальными, что приведет, к сожалению, к потере нашей инициативы и в итоге, мягко говоря, к неуспехам.

Тогда [в момент выхода этих подразделений к границе] было немного иное понимание ситуации, необходимость была совершенно другая — нужно было выйти именно на линию госграницы, чтобы зафиксировать ее. Где‑то, наверное, были какие‑то ошибки в плане размещения подразделений, но это было тогда.

Сейчас другая обстановка. Тогда не было на вооружении у сепаратистов установок Град, которые непонятно откуда появились, не было огня из этих установок с территории России, что сейчас имеет место.

— Вы не ожидали этого?

— Нет, не ожидали. Это было для нас просто дико вообще. Тем более что они не только стреляют, а расстреливают тех людей, которые беззащитны перед тем видом оружия, которым являются системы реактивного огня. Это тоже о правилах войны, о жестокости.

— За время, пока эти бойцы находились на границе без помощи, произошел массовый переход наших военных (нескольких десятков бойцов 51‑й бригады) на сторону врага. Часть общества восприняло это как предательство, часть — как спасение. А вы как к этому относитесь?

— К дезертирам я отношусь крайне отрицательно. Это первое. Второе — дезертирство является преступлением. Третье — насколько тот или иной человек совершил это преступление, должны разбираться компетентные органы. Но то, что это существенно влияет на морально-психологическое состояние личного состава — вне сомнения.

Это [ушедшие в Россию], наверное, самые слабые из тех, кому пришлось выполнять свои обязанности в таких тяжелых условиях, о которых мы говорили выше,— с проблемами обеспечения по всем направлениям и обстрелами.

Но есть же и те, кто до конца честно исполняет свой воинский долг, проявляет и мужество, и самопожертвование. Каждый чувствует себя там некомфортно, но одни находят силы выполнять служебные обязанности, а другие почему‑то при первом же удобном случае дезертируют.

Это неправильно. Поэтому нужно найти единую точку понимания для того, чтобы оценивать действия этих людей. Видимо, пока это не удается, раз в обществе два полярных мнения — одни оправдывают, другие обвиняют.

— Как вообще с моральным состоянием у армии? Меняется оно?

— Несомненно. Армия меняется. Поднимается морально-боевой дух личного состава. Накапливается опыт, в том числе и боевой. Появляются новые взгляды на решение тех проблем, которые мы имели до этого состояния… Назовем его честно и открыто — войны.

— Нас ожидает военная реформа? Какой вы видите нашу армию? Как израильская, американская?

— Нам нужно быть украинской армией — армией своего государства, своего народа, которая способна защитить и сохранить территориальную целостность. Она должна быть боеспособной, хорошо вооруженной, мобильной и способной реагировать на угрозы в ее отношении. Я думаю, у нас это получится. В последние месяцы армия меняется коренным образом.

— Призыв стоит вернуть? Или только контракт?

— Наверное, на первом этапе следует ввести смешанный способ комплектования. Но впоследствии мы должны перейти к армии профессионалов. Правда, при условии наличия сильного резерва — подготовленных людей, которые способны при разворачивании военных действий встать к оружию и качественно выполнять свои обязанности.

— Вам действительно нужны новые люди и третья волна мобилизации?

— Мобилизация нужна, но в чуть меньших объемах, чем это было задекларировано. Возможно, мы к этому придем, и численность мобилизованных будет меньше, чем планировалось. И пойдет на укомплектование частей обеспечения для того, чтобы боевые подразделения освободить от выполнения несвойственных им задач.

— Вопрос, который хотят задать вам многие украинцы: не хочется ли вам уволить тыловых служащих, из рук вон плохо комплектующих части?

— (Смеется). Есть люди, которые обязаны это делать. Есть факты действительно недобросовестного, мягко говоря, выполнения своих обязанностей, даже преступной халатности.

Но в большинстве своем люди занимаются тем, чем предписано. А проблемы с обеспечением связаны не только с личностью того или иного человека, а с теми системными проблемами, которые у нас существовали ранее.

— Все время АТО, какими бы ни были успехи или потери, вы подвергаетесь жесткой критике…

— Критика — не самое страшное в этой жизни. Если она объективна, конструктивна, заслуженна — это даже полезно. А вот несправедливая оценка и обвинения гораздо хуже. Например, статьи про генеральские дачи и бани в зоне АТО. Вы тут уже какой день? Третий? Видели тут бассейны, сауны?

Душ есть. Цивилизованный более-менее, а там, где мы раньше находились, был еще примитивнее. Минимальные потребности мы должны удовлетворять. Я в этом домике [указывает на темно-зеленый передвижной кунг во дворе] живу пятый месяц — там у меня и кабинет рабочий, и спальня, и приемная, все вместе. Если кто‑то считает это признаком барства и роскоши — ради бога. Пусть приедут, три дня поживут, неделю. Приглашаю.

— Известно, что вы принимали непосредственное участие в некоторых атаках.

— Это неправильно. Не дело это генерала, старшего офицера — ходить в одной цепи с солдатом. Но иногда это очень полезно.

— Каким был для вас самый сложный момент АТО?

— Наверное, бой под Семеновкой в районе Славянска. Потом Ямполь. Когда ты видишь, как на твоих глазах носят раненых, а вертолеты не успевают их увозить… Это сложно очень. Это самые острые моменты, которые врезаются в память на всю жизнь.

Раньше у меня были учения, а сейчас более жесткие условия. Они накладывают определенные трудности и на личную жизнь, и на здоровье, и на нервную систему. Думаете, когда управляешь операцией, очень легко воспринимать слова: “Есть контакт: два двухсотых, три трехсотых?” Для кого‑то — просто цифры. А для меня — двое убитых, трое раненых. И понимание, что у какой‑то семьи не стало близкого. Чувствуешь себя опустошенным.

— Когда закончится АТО?

— Я не хотел бы называть конкретные сроки, но активная фаза будет завершена в недалеком будущем. Я думаю, что… Не хочу заранее загадывать, называть количество дней и месяцев. Наверное, это случится раньше чем через месяц.

УНИАН в Google News